Он произнес, как полагается, на английский манер: «Эф, эф, ай».

– Fine! – сказал второй американец, энергично пожав ему руку. – What about another drink?[28]

– O’key doke, – сказал кот. – Got a butt?[29]

Американец протянул коту свой портсигар, не досадуя на отвратительный для него английский акцент кота, который, желая быть приятным собеседнику, употреблял американский слэнг.

Кот выбрал самую длинную сигарету и прикурил от зажигалки Петера Нья. Остальные тоже взяли по сигарете.

– Расскажите, как вас ранили, – попросила шлюха.

Петер Нья клюнул и отправился выуживать куртку. Может, и она клюнет.

Кот покраснел и скромно опустил голову.

– Я не люблю говорить о себе. Можно мне еще коньяку?

– Вам будет плохо, – сказала сестра Петера Нья.

– Чепуха, – запротестовал кот. – У меня луженые кишки. Уж про меня-то не скажешь, что у меня кишка тонка. И потом, после этого стока… Брр! Как там воняло крысами!..

Он залпом выпил свою рюмку.

– Как он ловко опрокидывает! – с восхищением сказал человек в тапочках.

– В следующий раз налейте мне в стакан для лимонада, – бросил кот.

Второй американец отошел, сел на скамейку, расставил ноги и стал блевать, поддерживая голову руками.

– Это было в апреле сорок четвертого, – начал кот. – Я возвращался из Лиона, где установил связь с котом Леона Плука, который тоже участвовал в Сопротивлении. Кот что надо, между прочим; позже он был схвачен кошачьим гестапо и отправлен в Бухенкатце.

– Какой ужас! – сказала шлюха.

– Я за него не беспокоюсь, – продолжал кот, – он сумеет выпутаться. Так вот, я пробирался к Парижу, но в поезде, себе на беду, повстречал одну кошечку… Вот стерва!..

– Выбирайте выражения! – строго сказала сестра Петера Нья.

– Простите! – извинился кот и отпил большой глоток коньяка.

При этом его глаза зажглись, как две фары, а усы встопорщились.

– Ну и ночка была у меня в этом поезде, – сказал он, сладко потягиваясь. – Ух! Что было! Ик!.. – заключил он, одолеваемый икотой.

– И что же было дальше? – спросила шлюха.

– Да так, ничего особенного, – сказал кот с наигранной скромностью.

– А как же вы получили рану? – спросила сестра Петера Нья.

– У хозяина кошечки башмаки были подбиты железом, и он целил мне в зад, но промахнулся! Ик!

– И это все? – разочарованно спросила шлюха.

– Вы что же, хотели бы, чтобы он меня убил, да? – язвительно осклабился кот. – Интересная у вас психология! Кстати, вы не бываете в Pax-vobiscum?

Речь шла об одной из гостиниц квартала – говоря точнее, о доме терпимости.

– Бываю, – напрямик ответила шлюха.

– Я на дружеской ноге с судомойкой. У нее всегда находится для меня выпивка.

– С Жерменой? – спросила шлюха.

– Да, – сказал кот, – с Жер-ик-меной… – Он залпом допил свой стакан. – Я бы охотно подцепил трехцветную, – продолжал он.

– Как вы сказали? – переспросила шлюха.

– Трехцветную кошечку, – пояснил кот, – или совсем еще зеленого котика. – Он пошло засмеялся и подмигнул правым глазом. – Или петуха! Ик!

Встав на все четыре лапы, кот потянулся, выгнул спину, задрал хвост и сладострастно задрожал.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Меня так и разбирает…

Сестра Петера Нья, смутившись, стала рыться в сумочке.

– У вас нет кого-нибудь на примете? – спросил кот у шлюхи. – Ваши подруги не держат кошечек?

– Вы свинья! – возмутилась шлюха. – В таком обществе…

Тип в тапочках был неразговорчив, но, возбужденный кошачьими речами, он приблизился к шлюхе и произнес:

– От вас приятно пахнет. Что это?

– Серный аромат старого партнера, – ответила та.

Положив руку на соблазнительную округлость, он спросил:

– А это, это что такое?

Он встал на место американца, которому стало плохо.

– Ну-ну, дорогуша, будь паинькой, – сказала шлюха.

– Официант! – позвал кот. – Принесите мне мятной настойки!

– Хватит! – запротестовала сестра Петера Нья. – Наконец-то! – воскликнула она.

Дверь открылась, и вошел Петер Нья. Он вернулся с перепачканной курткой.

– Не давай ему больше пить! – попросила сестра. – Он и так налакался.

– Подожди! – сказал Петер Нья. – Я должен почистить куртку. Официант! Принесите мне два сифона!

Он повесил куртку на спинку стула и обильно сифонизировал ее.

– Странно! – сказал кот. – Официант! Эта мятная настойка… Ик!.. Спаситель ты мой! – воскликнул он, облапив Петера Нья. – Выпьем! Я угощаю.

– Хватит, старик! – сказал Петер Нья. – А то инсульт заработаешь.

– Он спас меня! – прорычал кот. – Он вытащил меня из дыры, где было полно крыс; я там чуть не сдох!

От избытка чувств шлюха уронила голову на плечо человека в тапочках, но тот вдруг покинул ее, отошел в уголок и стал ублажать себя собственными средствами. Кот вскочил на стойку и залпом допил остатки коньяка.

– Брр! – произнес он, помотав головой. – Не то что мелкими пташечками! Если бы не он, я бы погиб, погиб! – прохрипел он.

Шлюха рухнула на стойку, уронив голову на руки. Второй американец тоже оставил ее и примостился рядом со своим соотечественником. Они стали блевать синхронно и изобразили на полу американский флаг. Второй позаботился о сорока восьми звездах.

– Приди в мои объятия! Ик! – закончил кот.

– Какой он милый! – сказала шлюха, прослезившись.

Чтобы не обижать кота, Петер Нья поцеловал его в лоб. Кот сжал его в объятиях, потом вдруг отпустил и рухнул на пол.

– Что с ним? – взволнованно спросила сестра Петера Нья.

Петер Нья вынул из кармана хирургическое зеркальце и ввел его в ухо коту.

– Он умер, – объявил Петер Нья. – Коньяк достиг мозга. Видно, как он просачивается.

– Господи! – сказала сестра Петера Нья и заплакала.

– Что с ним? – встревоженно спросила шлюха.

– Он умер, – повторил Петер Нья.

– Боже мой! – сказала шлюха. – После всех наших стараний!

– Такой славный котик! И какой собеседник! – сказал вернувшийся человек в тапочках.

– Да, – подтвердила сестра Петера Нья.

Официант пока ничего не говорил, но чувствовалось, что он уже выходит из оцепенения.

– С вас восемьсот франков.

– Ого! – встревоженно сказал Петер Нья.

– Я угощаю! – сказала шлюха, доставая тысячу франков из своей элегантной красной кожаной сумки. – Сдачи не надо, – сказала она, обращаясь к официанту.

– Благодарю, – ответил тот. – А что прикажете делать с этим? – Он с отвращением указал на кота.

Струйка мятной настойки стекала по кошачьей шерсти, образуя замысловатый рисунок.

– Бедняжка! – всхлипнула шлюха.

– Не оставляй его здесь, – сказала сестра Петеру Нья. – Нужно что-то придумать…

– Он пил как лошадь! – сказал Петер Нья. – До чего глупо! Но теперь поздно об этом говорить.

Шум Ниагары, служивший с момента ухода американцев звуковым оформлением сцены, вдруг прекратился. Они разом встали и подошли к остальным.

– Коньяку! – спросил первый.

– Баиньки, мой мальчик, пошли спать. – Шлюха обняла обоих американцев за плечи. – Извините, господа, я должна пойти уложить своих малышей. А котика все-таки жалко. И вечер так славно